Больше года назад проект «Бедность» был представлен в рамках «Социальной недели». Мы тогда незаслуженно обошли его вниманием. Исправляемся.
Они приходят к нам на раздачи каждую неделю уже много-много лет. Это люди с разными историями, которым можно верить, а можно и не доверять. Бездомные и нищие…
Мы встречаем их на улицах нашего города ежедневно. И каждый раз отводим глаза в сторону – из-за брезгливости ли, равнодушия или неловкости. Иногда мы можем бросить небольшую денежную купюру попрошайке в переходе. Но, как правило, мы не задаем им вопросов о том, как они оказались на улице, почему стоят с протянутой рукой, что они чувствуют и как выживают на улице…
Такие люди остались не только без самого необходимого в жизни, как еда или кров, но еще и без возможности высказаться и быть услышанными в обществе.
Бездомные и нищие люди… Мы встречаем их на улицах нашего города ежедневно. И каждый раз отводим глаза в сторону – из-за брезгливости ли, равнодушия или неловкости. Иногда мы можем бросить небольшую денежную купюру попрошайке в переходе. Но, как правило, мы не задаем им вопросов о том, как они оказались на улице, почему стоят с протянутой рукой, что они чувствуют и как выживают на улице…
Такие люди остались не только без самого необходимого в жизни, как еда или кров, но еще и без возможности высказаться и быть услышанными в обществе.
Эти истории и фотографии людей, регулярно посещающих раздачи бесплатных обедов, которые организовывает инициатива «Еда вместо бомб» каждые выходные в Минске:
«…Люди сюда приходят, потому что хочется кушать. Потому что люди сразу не могут получить работу – не получается или по здоровью, или по другим обстоятельствам… документы…тут множество причин. Потому что бомжи мы. Мы конечно же хотим это изменить, но не всегда это получается. Возможно, что-то получится, возможно — нет.
Я живу вне дома почти 2 с половиной года. Люди может, не знают, просто у нас несовершенное законодательство. Вот допустим, обыкновенная такая ситуация. Мы с женой построили дом. Потом что-то не заладилось, мы разошлись. Участок был зарегистрирован на нее. При разводе дом еще не был зарегистрирован. Мы развелись, и получается, дома такого по бумагам как такового нет, а участок на нее. И в результате я оказался никто. Подавать в суд – это надо было платить в то время сумму оценочной стоимости дома, 3 или 4 тысячи долларов. У меня на тот момент таких денег не было. Это только взнос платить, а выиграешь ты это дело или нет — не понятно…»
«Я могу сказать: я БОМЖ. Меня дети выгнали из дому. Продали мою квартиру –я дарственную написал. Вот я и оказался на улице. Живу где придется уже год и три месяца. Я не работаю, инвалид. Я не могу восстановить документы. У меня нет гражданства. Мне нужно веревку на шею и повеситься. У меня ничего уже нету, ни будущего, ни настоящего.
Я уехал на Украину — вернулся сюда, теперь у меня нет гражданства. Я никто.
Хотя я родился здесь, под Молодечно. Сестра продала дом, записанный на меня. В сельсовете дали справку, что дом был снесен, потому что не был пригоден для жилья.
Я бомжом живу и не скрываю этого – а что тут скроешь? На мне написано: ничего за душой нету.
Ко мне недавно подходили английские корреспонденты, спрашивали, как меня устраивает моя жизнь? Я говорю – дышу свежим воздухом круглые сутки. Хоть не запрещают дышать.
Только меня не показывайте и не фотографируйте».
«Мой муж погиб, сын тоже погиб. У дочки был рак третьей стадии. Вот я квартиру продала, там другие кто-то помог и слава Богу, она жива и здорова, замужем и живет в Польше. Она о моей жизни не знает. Я не хочу. В этом году еще погибли мои 2 брата и племянник, в автокатастрофе. Вот так я осталась одна. Но у меня вот дружок есть, вот такие приятели, которые поддержат хотя бы морально. Но иногда помогают, если бы я, например, захотела поесть, помыться… Просто мы друг друга знаем и поддерживаем.
У меня вообще нет дома. Ночую на улице. Пока выживаю, даже зимой.
Вот поверьте на слово, я живу под забором, но я всегда буду чище и лучше ходить, чем люди в своих квартирах. Я правду говорю. Мало ли где можно помыться? И у знакомых, и бани есть, даже бесплатные. А кто захочет помыться, даже в туалет зайдет и помоется. Я сама вот так часто, постираю, мокрое на себя одену и все.
А то, что милиция гоняет – ничего, привыкли уже.
Я про себя только правду сказала, для других я не судья».
«Я не давно вышел с лагеря. Не мог пока устроиться – отказывали. Тракторный отказался, автозавод отказался. Но сейчас я нашел себе работу, сам! В Шабанах, сварщиком. Там до 10 млн. буду получать. На Вавилова отказали. А тут требуются сварщики – иди, кто хочет. А молодежь не будет варить как мы. Эта сварка выпекает глаза нам. Я вот близко не вижу, не почитаю.
Могу рассказать, как я оказался в лагере. Я работал в ЖЭСЕ, там был хлопец, помогал мне. У меня был аванс, я его угостил. Ему было негде жить – жонка его выгнала, он спал на улице. Мы выпили с ним, он говорит – я на лавочке буду спать – и лег на лавочке и спит. Потом ко мне утром прискакивает милиция, забирает, поехали. «Ты расскажи, как ты человека убил?» А я стою, не знаю, что и сказать. Откуда, что? Какого человека? Не подписывал ни одной бумаги. Шесть лет — в спину — и пошел. Списали дело, и все. На суде судья прямо и сказала: «Давай кончать дело, надо нам премию получить». И все. Списали дело и все, а преступник гулял. Вот так делается. Уважения нету, вот что творится.»
«Я живу сейчас на миллион двести тысяч пенсии. Дома нет. Живу на Ваупшасова, там дом для временного содержания бездомных. Церковь мне помогает. Молимся. У меня есть мечта – в Израиль съездить. Святое место.»
«Жизнь, она есть жизнь. У нас вот есть инвалид, без двух ног, в коляске. Милиция его уже 5 или 6 раз задерживала и увозила в отделение. Потому что он им портит вид. Какая-то делегация приезжает – они его раз — на сутки, на двое закрывают.
За счет чего и выживаем – что один об одном заботится! Допустим, сидит инвалид. У меня последняя копейка – я дам ему последнюю копейку, потому что ему надо за что-то питаться. Он не пойдет, не заработает. Я еще – с руками и ногами. Я заработаю.
Я работаю, сторожем. У меня дом в брестской области. Я здесь в командировке, потом уеду туда. Но там я не хочу жить. Там родственники…Я не переношу, когда ходят и советуют, как мне жить. Тем более, что они намного моложе меня. Если я по празднику стаканчик выпью – значит ты- алкоголик…почему ты не живешь с женой… А что я должен объяснять каждый нюанс?
Я просто хочу быть самим собою. Это само проще. Заботиться самому о себе. Не зависеть ни от родственников, ни от кого, никому чтобы я не был должным. Не люблю, когда мне попрекают что вот мы тебе дали то, а ты не сделал то. Я бывший военный. Я 27 с половиной лет отслужил в армии. У меня военная пенсия российская. На жизнь иногда хватает, иногда не хватает. Вот на зимний период мне надо во-первых обуться, одеться – вот тут считай пенсия…что она была, что ее нет.
Друзей у меня много. Особенно среди таких вот бездомных людей. Мы друг другу помогаем – как же не помогать?
Я бы правда не пожелал худшему врагу такой жизни. Но что делать, если жизнь людей доводит до этого? То есть, не столько наша жизнь, сколько наша вот эта внутренняя система. Это система. Надо начинать не с верхов, надо начинать с низов. Вот тогда будет совсем другое дело.
У нас как делается? Дома элитные строим? А почему бы не построить у нас хотя бы вот для таких, которые приезжают, бездомные, которые есть обманутые… Почему не построить дом, пусть будет там 5-6 человек в комнате, но чтоб можно было человеку переспать нормально, помыться и хотя бы такую вот помощь, как кормят здесь на улице… Ну вот, хорошо, строим мы сейчас микрорайон, на коммерческой основе. Но почему бы не построить просто дом, я не говорю большой. Вот хотя бы вот этот взять и третью часть его отдать для бездомных, для инвалидов, для тех, кто кем-то когда-то был обманут. А есть вот пустые дома, в которых никто не живет — почему бы их туда не поселить, не обеспечить?»
«Дома у меня нет, я живу в подъезде. 4-й год живу на улице – 14 ноября уже 3 года. На Ваупшасова ( во временный приют) не берут. У меня прописка есть. Я бомж с пропиской. Дочке сделал дарственную на квартиру, она, когда родила, – меня и турнула. Вот и все. Но прописка-то есть.
Могу здесь поесть, на Захарова, по воскресеньям возле библиотеки. В церковь в будние хожу. Верующий я или не верующий? Ну, надо в кого-то верить! Как же не верить-то?
Моя мечта – пожить под старость лет хорошо. Мне уже год до пенсии остался. В январе будет 59. Вот год бы продержаться! Хоть какая-то копейка будет.
Я не работаю – как работать и в подъезде спать? На работу пошел, а дальше что? Сегодня пришел, тебя прогонят, опять искать друге место, где спать. Какая тут может быть работа – не выспаться, не отдохнуть.»